торч: слухи о новом сезоне.

Сегодня заглянув в сообщетво по Торчвуду обнаружил вот такую новость:
Торчвуд: слухи
В прессе появился слух, что мичман Фрейм (Расселл Тови) может стать частью команды "Торчвуда". Джон Бэрроумэн в недавнем интервью заявил, что Алонзо - идеальный партнер для капитана Джека. По словам Джона, Джек и Алозно "были бы как Бэтман и Робин".

Также некоторые сайты сообщают, что, возможно, местом действия некоторых серий четвёртого сезона "Торчвуда" будут Соединённые Штаты, так как в США у сериала всё больше поклонников.
www.diary.ru/~torchwood/

По мне так полный бред, т.е. что РТД решил заменить старика Янто "морячком" Алонзо. Может в спец выпуске ДК он был и ничего, идеально вписывался, но ставить его постоянным персонажем Торча - это уже перебор. И несколько не логично: ну что делать мичману, который, вроде как, по профессии должен работать на межзвездных лайнерах, на Земле? По-моему, мичман Фрейм - это копирование Янто, раз уж нельзя его вернуть, то почему бы ни клонировать? (ИМХО конечно)

@темы: разброд мыслей, TW3

---

ешё немного арта по СПН

Internet is a den of iniquity by *Nimloth87


SPN-Castiel 2 by ~chjkiasato


Castiel in fire by ~wuyemantou

thenizu.deviantart.com/art/Attack-Of-The-Killer...

glaringstar.deviantart.com/favourites/

@темы: арт, СПН

---

арт по СПН (жаль не мой)

Hello, Dean by ~fuileachd



Prophecy by ~fuileachd


A New Beginningby ~fuileachd

fuileachd.deviantart.com/gallery/#Supernatural

@темы: арт, СПН

---

абсолютно за!

Гомофобия - это неправильно....
Я девочка, которую выгнали из собственного дома, потому что я призналась матери, что я лесбиянка.
Я проститутка, которая работает на улице, потому что никто не хочет принять на работу транссексуальную женщину.
Я сестра, которая крепко обнимает своего брата-гея этой ночью.
Мы родители, которые похоронили свою дочь слишком рано.
Я мужчина, который умер в одиночестве, потому что ко мне в палату не пустили человека, с которым я прожил 27 лет.
Я ребенок-сирота, просыпающийся ночью от кошмаров, потому что моей единственной любящий семьей могли быть двое отцов. Хорошо бы они могли усыновить меня.
Я думаю, я – счастливчик. После нападения я был в коме три недели, но спустя год, я, вероятно, снова смогу ходить.
Я не из тех, кому повезло. Я убил себя за несколько недель до окончания школы. Я просто не мог всего этого вынести.
Мы пара, которой было отказано в съеме квартиры, как только оказалось, что двое мужчин хотят снять комнату с одной кроватью.
Я человек, который не знает, каким туалетом воспользоваться, чтобы избежать скандала и вызова охраны.
Я мать, которая не может увидеться с детьми, которых я выносила, нянчила и растила. Суд решил, что я недостойна быть матерью, раз я живу с другой женщиной.
Я жертва домашнего насилия, на которую сразу стали косо смотреть и постарались побыстрее отделаться в службе поддержки, когда поняли, что мой партнер – женщина.
Я жертва домашнего насилия и мне некуда обратиться за поддержкой, потому что я – мужчина.
Я отец, который никогда не обнимал собственного сына, потому что всю жизнь боялся демонстрировать чувства к другим мужчинам.
Я преподаю домоводство, хотя хотела быть тренером по спорту, пока мне не сказали, что «они все лесбиянки».
Я мужчина, который умер, так как врачи скорой помощи прекратили лечить меня, поняв, что я – транссексуал.
Я человек, который все время чувствует себя виноватым. Мне кажется, что у меня не должно быть недостатков, раз мне приходится жить в обществе, которое ненавидит меня.
Я человек, который больше не ходит в церковь. Не потому что я потерял веру, но потому что для «таких как я» двери церкви закрыты.
Я человек, который вынужден скрывать то, в чем больше всего нуждается этот мир – любовь.

Воспроизведите этот пост, если вы считаете, что гомофобия – это неправильно.

ninelya.diary.ru/p9206898.htm

@темы: разное

---

Слишком старый и дряхлый…

Слишком старый и дряхлый,
Слишком сильно от жизни отсталый.
Слишком дыр в моей памяти много,
Слишком ноги болят, но не кончается дорога,
Слишком быстро годы несутся,
Я пытаюсь барахтаться, но что толку,
Знаю: желанья, мечты в прах разобьются,
Каждый год Жизнь в меня втыкает иголку.
Слишком мало я сделал за эти года,
И мой поезд наверно ушёл,
Доживаю свой век, вопрошая: «когда?»,
Смысл в жизни я уже не нашёл,
И меня разрывают на части,
Те желанья-мечты, вот несчастье,
Не прожившие и первого дня.
28.12.2009

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

неидеален

Всегда ищу для себя оправданий
И для каждого дня жизни – право,
Когда не хватит ни слов, ни знаний
Я всё начну с начала.

Всегда один на перекрёстке холодных ветров,
Всегда в тупике перекрёстка судьбы дорог.

Мой каждый шаг не идеален
И каждый выбор в двух шагах от края.
Для прелестницы Жизни я слишком банален,
Она пройдёт, меня не замечая,
Не станет возиться –
Напишет «шаблон»,
От которого я несвободен,
А когда раздастся набата звон,
Её родна сестрица
Мне справку выдаст: «Негоден!»
01.12.2009

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

От и до…

От земли до неба
Всего лишь мечта
От паденья до взлёта
Лишь высота

От горя до счастья
Только бездна одна,
От суеты до спокойствия –
Одна пустота.

Не сдвинуться с места,
Ни шагу ступить,
Плывя по течению,
Продолжаю так жить.

От идеи до воплощения
Я лишь моргнул,
От вдоха до выдоха,
Жизнь протянул.

От сегодня до завтра
Вечность пройдёт,
А может быть день,
От мысли до слова
Свет упадёт
А может быть тень.

От сантиметра до сантиметра
Мотаю по жизни я километры
И по минутам считаю года.
От меня до покоя
Лишь пропасть без дна.

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

Покой и свобода.

Мне нужны лишь покой и свобода,
Да в болоте реальности побольше бы брода,
Пусть у меня будет жизнь Идиота,
И поменьше апатии гнёта.

Хочу я жить подальше от тьмы
И подальше от света
Там где время – кисель,
И на ребро всегда встаёт монета.

Я буду вечно стремиться туда
Где у событий нет связи,
Где нет у материи грязи,
Куда приводит ветра мечта,
Где ждут покой и свобода.
25.10.2009

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

Не склонив головы!

Я извиняюсь за то, что живу,
За то, что дышу
И за правду тоже,
Перед каждой Тенью,
Что на Зло похожа.

Мне трудно ходить по земле
В сапогах из стали.
Мне трудно летать в небесах,
Мои крылья изъяли.
Я дышу, тратя последние силы,
Ведь лёгкие цементом залиты.

Я буду стоять прямо
Пред каждым светилом,
Отбрасывая тени,
В которых родятся твари
И будут тянуть мои жилы!
Я буду стоять прямо,
Не склонив головы!
До самой могилы!
21.10.2009

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

Стресс

Я с воем в низ полечу и не встречу дна,
Это очередной судьбы каприз
и отчаяньем захлебнётся душа.

«Не услышит Она моего плача!»
– очередной обман:
В газах солёный туман,
Висок грызёт барабан
и через тысячу лет не будет иначе.

Хочу на стенку влезть!
Может это называется стресс??

Волком выть на луну,
Или пойти камнем ко дну,
Всё и всех послать,
Закрыть глаза и упасть!
Может, жизни кровожаден оскал?

Когда двадцатник я разменял
Уже от Неё устал.

Чувствую, что сломаюсь вот-вот…
Когда депрессия меня сожрёт,
Когда окончательно всё достанет меня,
Захлопну дверь бытия!
29.08.2009

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

Я устал за то, что живу извиняться!

Я устал за то, что живу извиняться!
За каждый шаг я плачу
Словом: «можно??»
Со странными мыслями борюсь постоянно
И не теми вопросами задаюсь неизменно:
Способен ли этот мир изменяться?
А крылья иметь за спиною возможно??

Я бы жить хотел наблюдателем,
Но невидимость мне не дана.
Я бы желал родиться мечтателем,
Но тяжела на ботинках земля.

Когда-нибудь стерев все ноги
Я закончу свой путь,
Но сегодня материальные «боги»
Вызывают у меня нереальную жуть!

Я бы жить хотел наблюдателем,
Но невидимость мне не дана.
Я бы желал родиться мечтателем,
Но тяжела на ботинках земля.

Родившись,
Себя позволил сковать
И выбросить ключ.
Нельзя останавливаться
И вернуться нельзя,
Нет времени даже мечтать
И покоя ждать,
А я так хочу отдохнуть!
13.08.2009

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

Минус третий.

Эмоциональная монотонность.
Отсутствие естественных колебаний настроения;
неподвижное, однообразное, без суточной динамики
и не меняющееся от внешних стимулов настроение.
Радующие, волнующие, печальные или тревожные сообщения
не находят душевного отклика у пациентов,
их настроение остается прежним.
Нет эмоционального отзвука
и при восприятии эмоций окружающих.
Речь сухая, лишена мелодичности, образности.
Мимика бедная, жестикуляция скудная, однотипная,
тональность голоса приглушена.
( В.А. Жмуров «Психопатология»)

Работа в офисе кипела как, впрочем, и всегда. Это был тот момент дня когда мозги работают на полной скорости и мощности, и не найдёшь не одного человека который бы играл в «Пасьянс» или «Сапёра», или смотрел комментарии на своей странички в социальной сети, или, на худой конец, лазил по порно сайтам. В общем, это был та часть дня, когда тайм-менеджер мог ходить по офису с удовлетворенной физиономией.
Аннабель говорила по телефону с секретарём партнёра её шефа по гольфу – они в месте утрясали расписание их начальников, чтобы они могли встретиться на выходных и «помахать клюшками» – как выражался сам Сеньор Моретти.
Когда Аннабель была новенькой, она как-то спросила у Марии (секретарши партнёра её шефа по гольфу): «Почему Сеньор Моретти сам не договориться со своим другом – Сеньором Дутчи?» На что та ответила: «Не нам спрашивать об этом детка». На этом всё и закончилось.
Помимо разговора по телефону Аннабель корректировала деловоё письмо на компьютере, проверяла электронную почту и принимала факс. Как уже было сказано выше: работа кипела.
Закончив разговор, она почти откорректировала письмо, когда получила вызов от шефа. Сеньор Моретти сидел, уткнувшись в бумаги, и что-то писал, это был список документов из архива.
– Эти документы мне нужны, – подавая, не глядя, список Аннабеле.
– Хорошо я вызову Тони – внутреннего курьера.
– Нет. Мне нужны эти документы срочно.
– Я …
– У тебя какие-то не отложные дела?
– Ну, …
– Это подождёт. Сначала документы.
– Конечно, шеф, я схожу за ними сама.
На этом Аннабель вышла из кабинета, сняла с кресла пиджак и поставила компьютер на ждущий режим. Направляясь к лифту, она заметила хмурый взгляд тайм-менеджера, устремлённый в её сторону, и дала понять, что не просто так прогуливается, а выполняет задание босса. А, уже зайдя в лифт, лукаво подмигнула ему и подумала: «Вот козёл!», ей почему-то хотелось, чтобы он думал, что его ловко обхитрили.
На следующем этаже ей встретилась Лючия, она ехала на 15-й этаж – офисный ресторанчик для их боссов, за черничными кексами для своего шефа. К слову сказать, столовая для «офисного планктона» была на 4-м, и туда не каждый рисковал ходить. Они обсудили последние сплетни и слухи, анекдоты, новинки из своего гардероба, планы на выходные, а потом Лючия спросила, заметив список у Аннабель, куда она едет.
– В архив.
– А ты не в курсе, что у нас есть внутренняя служба доставки корреспонденции?
– Шеф сказал, что бы я сама их взяла из архива. Понимаешь, пока вызовешь курьера, пока он придёт, пока дашь задание и т.д. – пройдёт время. А так быстрее.
– Ты так думаешь?
– Конечно, нет, так думает мой шеф.
– Да уж….
На 10 секунд в кабине лифта воцарилась полная тишина. Но эти 10 секунд казались Лючии невыносимо длинными, и она мысленно перебрала кучу тем достаточно интересных, что бы занять оставшееся время.
– А что ты и правда собираешься спуститься в архив сама.
– Ну да…
– Но там ведь этот... неприятный тип работает…как его
– Сеньёр Мирано.
– Да, да точно. Мирано. Впрочем, какой он сеньор? Так холодная рыба.
– Ты что с ним знакома?
– Ещё чего! Я видела его один раз, и мне хватило. Но я много чего слышала о нём.
– И что же? – Аннабель принялась внимательно слушать подругу.
– Этот «Сеньор Мирано» неприятный старикашка, бледный и молчаливый, у него никогда не меняется лицо. Ты можешь рассказывать ему самый смешной анекдот, а он будет смотреть на тебя как каменный истукан с пустыми глазами.
– Да, я тоже это заметила когда была там первый раз. Был канун рождества. Как раз последний день. Босс попросил отнести пару коробок документов в архив и дал в помощь Джованни – тогдашнего курьера. Знаешь, как бывает: предпраздничные дни, все расслабленны. Пока мы ехали в лифте, он флиртовал со мной, рассказывал какие-то смешные случаи. И было здорово, пока мы не спустились в архив к Мирано. У него лицо просто как маска абсолютного безразличия и холодности. Он принялся заполнять журнал приёма документов, сухо задавая какие-то дежурные вопросы. Джованни тоже заметил, что тот выглядит как покойник, правда он заметил это вслух. Идиот. Он сказал Мирано: «Эй, друг, неужели ты не можешь быть не много повеселее? Сегодня канун рождества!» А тот ответил так сухо, как будто это ничего не значит, как будто ему всё ровно, что говорить: «Да. Я в курсе». Он не был зол или раздражён. Ведь ты знаешь, каким нахальным и назойливым может быть Джованни. Тому просто было всё рано. Но парень не унимался. Он по-дружески хлопнул Мирано по плечу и сказал: «Почувствуй дух рождества! Не ужели ты не чувствуешь». Лицо архивиста не сколечко не изменилось, вообще, он сказал: «Я чувствую у меня много работы». От его монотонного голоса стало не по себе даже весельчаку Джованни. И мы ушли.
– Я же говорю, это жуткий старикашка. – Отозвалась на историю подруги Лючия. Она хотела, что-то добавить, но лифт достиг 15го этажа, двери открылись, и она вышла.
Аннабель, оставшись одна, продолжала вспоминать ту историю и другие случаи, когда ей приходилось общаться с молчаливым и безразличным ко всему архивистом. Она вспомнила фразу Лючии про пустые глаза, и тут же её память выдернула из её личного «архива» и поставила перед глазами картинку пустого и ничего не выражающего взгляда, пустого как будто его обладателя не было в комнате, стеклянного – как будто Мирано не был настоящим, как будто он был восковой бездушной куклой, только и всего. И эта не меняющаяся маска, только убеждала её в этом. От этого откровения становилось жутко. «Неужели есть люди без души?» – задавала себе вопрос Аннабель. «А как ещё это можно объяснить? Человек не радуется, не злится, не печалится, не тревожится. Лицо как маска, глаза пустые, плоские как у куклы, и движения какие-то невыразительные, а голос: без капли благозвучности, сухой, как наждачная бумага – так и режет слух. У этого человека просто нет души и лучше поменьше с ним встречаться».
Двери лифта открылись, и на стене за ними было написано: «-3/Архив». Аннабель вздохнула, и в этом вздохе можно было почувствовать какую-то обречённость, немного помедлила, но всё-таки вышла из лифта.

***
Лоренсо Мирано делал свою работу хорошо, просто потому что он её делал, не отвлекаясь и не задумываясь, насколько нудная у него работа. Он просто не чувствовал этого, не чувствовал, скуки или усталости. Он принимал и отдавал документы, оформляя всё по правилам. Он наблюдал за посетителями, слушал их разговоры, но не участвовал в них. Что бы они не обсуждали: футбол, политику, повышение по работе, семейные проблемы или семейные же радости (у кого-то родился ребёнок, кто-то женился или развёлся), сплетни и слухи экспансивно окрашенные – все, что могло вызвать хоть какой-то внутренний отклик у любого человека, даже постороннего, не имело на Лоренсо воздействия вообще.
Он часто по утрам читал газету, это было традицией большинства горожан, но, в отличие от них, архивиста не ужасали трагедии с первых полос, не удивляли, не раздражали какие-либо скандалы политической и светской хроники, не радовали и не огорчали победы и поражения национальной сборной по футболу из раздела «Спорт». Какие-либо эмоции окружающих не находили резонанса в нём.
Если кто-нибудь со стороны понял, пригляделся и увидел: насколько ему безразличны все и всё – это могло бы ужаснуть. Но не Лоренсо Мирано. Его это нисколько не трогало, не казалось это чем-то аномальным, потому что он не чувствовал этого.

Сегодня, например, приходила секретарша сеньора Моретти Аннабель, он и раньше её видел. В прошлый раз она приходила в месте с каким-то парнем – очень шумный и надоедливый тип, да и Аннабель тоже болтала без умолку. А в этот раз одна. Одна она гораздо тише, что, конечно же, хорошо. В этот раз она держалась как-то по-другому и смотрела на него как-то иначе. Может быть, если он мог понимать чужие эмоции, пусть и не с первого взгляда, но всё же, он бы заметил в её глазах что-то вроде страха, на лице скрываемое еле заметное отвращение. Если бы мог реагировать на чужие эмоции, слова и поступки, ему бы было не всё равно.
А так : «День прошёл без событий»(С) – как впрочем и всегда.
***
Аннабель поднималось на лифте с пачкой «добытых» документов, дрожа от пробирающего холода: толи в архиве кондиционер специально стоит на столь низкой температуре, дабы обеспечить большую сохранность документов, толи этот холод шёл от самого сеньора Мирано, толи Аннабель «накрутила себя» так, что холод, якобы испускаемый Мирано, стал её собственной фантазией простой и незатейливой, которая объясняла ВСЁ, также просто и примитивно.
Аннабель больше не хотелось думать об архивисте, о том какой он и почему он такой, ей хотелось болтать о пустяках с Лючией, слушать советы мудрой Марии, выполнять поручения сеньора Моретти, обводить вокруг пальца тайм-менеджера, флиртовать с Джованни и много чего ещё, а ещё ей хотелось быть в тепле.

@темы: рассказы, анамнезы и потерны

---

История из практики.

Избегающее расстройство личности — расстройство личности,
при котором человек испытывает постоянный дискомфорт
и скованность в социальных ситуациях,
подвержен чувству собственной неполноценности
и крайне чувствителен к критике.
(Ronald J. Comer Патопсихология поведения
4-е международное издание)

рассказ-лекция

Сегодня мне хотелось бы обсудить с Вами, господа студенты, один случай из моей практики. Я просто расскажу его вам, не более. А вот, Вам, дорогие «коллеги», и предстоит рассказать мне к чему это всё, т.е. попытаться дать практическую оценку, полагаясь на пройденный теоретический материал.

Этот человек … назовём его – Мистер Джонс.

Так вот, Мр. Джонс был и остаётся человеком довольно мягким и подверженным влиянию. По мнению его жены, которая, кстати сказать, и привела его ко мне на приём, это была главная проблема Джонса. И она оказалась права. Проблемой мистера Джонса было то, что он не любил перемены, за всю жизнь у него были одни и те же знакомые. Да и тех было мало. Он не заводил новых знакомств и большую часть жизни (около 25 лет) он вращался в кругу одних и тех же людей.
Все его знакомые ему, так сказать, «достались» от жены, это были её друзья. Своих друзей у него не было. Во-первых, потому, что в детстве он был домашним и стеснительным мальчиком, да и в юности ничего не изменилось. Он женился в 22 года, но инициативу к началу их отношений проявила первой, тогда будущая Миссис Джонс. А во-вторых, на него в этом плане очень сильно повлияли родители, но об этом позже.
Мр. Джонс считал большой удачей то, что после первых пяти лет верной службы его повысили, а именно дали ему отдельный, хоть и маленький, кабинет. Как я уже сказал – Мр. Джонс не любил перемен, а потому это была первая и единственная перемена в его карьере, т.к. от всех последующих повышений, которые, хоть как-то, изменяли, устоявшееся положение вещей, он отказывался. Мистер Джонс с коллегами общался ещё меньше чем со знакомыми, только если того требовала производственная необходимость. Коллеги считали нелюдимым и избегали его, а начальству такое поведение было только на руку, т.к. Джонс был добросовестным и незаметным работником. Сам же Джонс в действительности жаждал общения с другими людьми, но избегал его, считая себя несколько заторможенным, он боялся, что его не примут, боялся их критики, боялся сказать какую-нибудь глупость и поставить себя неловкое положение. Живо фантазируя об этом, представляя подобную ситуацию, он начинал нервничать.
Примерно на третьем году совместной жизни с Миссис Джонс его брак стал «трещать по швам». Молодая жена надеялась, что, пока у них нет детей, они смогут ходить в гости на вечеринки друзей, и хотя бы раз в год путешествовать, даже если это будет просто выезд на машине в соседнее графство на экскурсию или поход, или пикник. Но ничего этого не было. Мр. Джонс не то, что выезд в другое графство, даже в другой город, даже предместье их городка считал совершенно не приемлемым. И искренне удивлялся, чем его супруге не нравится спокойный тихий отпуск дома и занятие домашними делами. Единственное что удержало его супругу от развода это депрессия Мр. Джонса, вызванная её намереньем развесить, т.к. это меняло его жизнь кардинально. Достаточно было лишь одной ссоры, в которой Миссис Джонс пригрозила уйти от него, что бы это ввело его в хандру и апатию. Он всё время думал о том, что она терпит его из жалости, что коллеги ненавидят его и смеются за его спиной, эти мысли уводили его в депрессию ещё глубже.
Именно это и стало последней каплей для Миссис Джонс, и она привила его ко мне.

Мистер Джонс первое время не доверял мне отчасти из-за того, что не принимал моё искреннее желание помочь ему в серьёз. Его ещё одолевали тревожные мысли о том, что все вокруг считают его обузой для себя, и чувствовал стыд по этому поводу. Так же всю ситуацию в целом осложняла депрессия. Конечно, у меня было достаточно опыта и неплохой набор методик, что бы справиться с этим, но его положение ухудшалось с каждой неделей, скрепя сердцем я всё-таки прописал ему антидепрессанты.
Как только настроение Джонса стало выходить из «штопора» я начал завоёвывать его доверие. И параллельно пытался изменить его искажённое восприятие себя – повысить его самооценку. Постепенно он начал доверять мне, особенно из-за того, что я не навязывал ему мысли о «лечении». Доверие я завоевывал, убеждая Джонса что, прежде всего, для него я друг, а уж потом – врач. Я встречался с ним не только в дни приёма, но в другие, что бы, так сказать, в реальном времени следить за изменениями в его поведении.
Мы могли несколько часов подряд гулять по парку, разговаривая и об отвлечённых вещах, и об его недуге. Раз за разом мне всё больше открывалась картина того, как и почему личность Мр. Джонса сформировалась столь не правильно: с недостаточными социальными навыками, излишней тревожностью и заниженной самооценкой.

Кто-то из великих сказал: всё идёт из детства, и конечно был прав…

Отец Мр. Джонса (думаю, его мы можем называть Мр. Джонс старший) был творческой личностью, он писал мемуары и рисовал пейзажи. И как любая творческая личность имел в запасе кучу идей для картин, для мемуаров, для способов заработка денег. У него было куча проектов, и он был лёгок на подъём, часто разъезжал по Европе, Южной Америке, Азии и бывшим колониям, пытаясь их воплотить. А когда это не получалось, впадал в меланхолию, был груб и резок с женой и сыном, упрекая их за то, что именно они мешают его планам осуществиться, преследуя его, хотя сам таскал их за собой по всему свету. Но даже в свои «хорошие фазы» был исключительно сосредоточен на себе и своих идеях, не уделяя должного внимания ребёнку. Мать, восхищавшаяся гением мужа, на сына глядела также холодно, как на «большое разочарование», т.к. он не унаследовал таланта отца.
За первые 15 лет жизни Мр. Джонс сменил с десяток стран и адресов места жительства и ещё больше школ. Он не успевал заводить друзей, т.к. чтобы однокашники привыкли к твоему присутствию в их среде и приняли в свою компанию нужно время, а до того ты будишь для них «чужаком», «новеньким». В результате Мр. Джонс всегда был только «чужаком-новеньким», встречая только негативное отношение к себе, что и вызвало у него уверенность в собственной неполноценности.

Восстановив историю болезни и полностью докопавшись до первопричины, я продолжил корректировать его взгляд на самого себя и на мир в целом в сторону позитивной оценки. А, обговорив его детство и поведение родителей, я смог достучатся до того запуганного стеснительного ребёнка, что сидел в нём, убедив простить их и не держать этот груз в себе. Так же пытался делать то, чего в своё время не сделали родители, а именно развивать у Джонса социальные навыки общения с другими людьми, так, что бы это не доводило его до невроза и фобии с помощью групповой терапии.
На сегодняшний день могу сообщить, Вам, что Мистер Джонс до сих пор ходит на эти сеансы, более того, он стал чаще и ближе общаться со своими коллегами и со знакомыми жены, у него появились и собственные друзья, конечно, это друзья по группе, однако, даже это для него – значительный шаг вперёд.

К слову сказать, антидепрессанты я отменил ему, после того как полностью завоевал его доверие, а наши прогулки по парку заменили их.

Ну-с, «коллеги», какие будут соображения по поводу моей истории?

@темы: рассказы, анамнезы и потерны

---

«Бен» & Анна.

«Транссексуальность — медицинский термин,
обозначающий состояние несоответствия
между биологическим полом и социальным полом,
с одной стороны, и психическим полом индивида или,
иначе, его гендерной идентичностью.
Такое состояние несоответствия порождает
у индивида тяжёлый психический дискомфорт,
называемый гендерной дисфорией,
часто сопровождающийся депрессией,
которая может привести к самоубийству».
(Энциклопедия Википедия)


Бен печатал отчёт или какой-то другой документ, глаза болели от холодного отсвета монитора – всё это навивало скуку. Его взгляд упал на клавиатуру и на свои руки. «Боже, какое уродство» – подумал он. Бен ненавидел свои руки: толстые пальцы, волосы на кистях, но больше всего его раздражало в них то, что это были типичные мужские руки, т.к. он был “типичным” мужчиной.
Вообще его раздражало в себе всё – всё его тело было мужским и это было пыткой с рождения.
Бен посмотрел на свою ладонь, прищурившись, он увидел сквозь толстую кожу, как сквозь полиэтилен, прекрасную женскую кисть: элегантное тонкое запястье, изящные длинные пальчики с красивыми ногтями, и печально улыбнулся.
Очередной день в офисе подходил к концу.

***
Колёса поезда метро отстукивали в голове Бена время оставшиеся до порога его квартиры. Он заворожено смотрел в темноту за окном вагона на стенки туннеля и провода под диким напряжением, протянутые по этим стенкам, и ему казалось, что он такой же провод: Бен испытывал дикое напряжение внутри себя всю жизнь. Всю жизнь он чувствовал себя в ловушке собственного бытия. Смотря на стекло вагона, он видел не только то, что было по ту сторону, но и отражение того, что было за спиной. А были там женщины. Девушки его возраста, чуть старше, чуть моложе, совсем юные студентки, а также дамы средних лет, утратившие юность и даже частично молодость, но не красоту. Если бы Бен смотрел непосредственно на них, его бы заметили и сочли озабоченным, но он смотрел лишь на их отражение призрачное и не чёткое. Бен мог смотреть на них долго и пристально, рассматривая их лица, руки, ножки и всё остальное, пока не объявят его остановку. Но это была не похоть, это была зависть! Зависть узника – к тем, кто свободен. Бен знал, что он один из них, он понял это ещё в раннем детстве, и с детства, с того момента, когда он осознал это впервые, он чувствовал себя в ловушке.
Бен перевёл взгляд с отражений девушек и женщин, стоящих за ним, на своё собственное и закрыл глаза, сильно зажмурился, а колёса поезда всё стучали в его голове, отсчитывая секунды и метры до его остановки.

***
Квартира Бена была на третьем этаже. С каждой пройденной ступенькой он чувствовал грузность и неуклюжесть своего тела, но не из-за усталости, вернее не из-за усталости от работы, а из-за себя. Он устал от такой жизни, когда внутреннее ощущение себя сталкивается с жестокой реальностью, с тем, кем он является на самом деле.
Он перешагнул порог квартиры, закрыл дверь, снял ботинки, поставил возле них портфель и начал скидывать с себя одежду, направляясь к ванной. Одна за другой вещи оказывались на полу с каждым его шагом: пиджак, галстук – удавка любого клерка, брюки и рубашка (единственная вещь его офисного облачения, которую он любил, т.к. она была на 40% из шёлка и приятно скользила по коже, когда он её одевал или снимал). Бен налил горячую ванну и, сняв последнее, забрался туда как в тёплую постель студеной зимней ночью.
Бен отмокал так час, представляя, как кожа слезает, как он сбрасывает её, и под ней оказывается его настоящее тело, его подлинная суть.

Вытираясь на ходу, Бен прошёл в спальню и, отбросив полотенце в сторону, открыл большой шкаф. Дорогие костюмы, рубашки и галстуки гордо висели там стройными рядами. Можно было бы представить, что когда закрываются двери, они (костюмы, рубашки и галстуки), оказавшись в темноте, на перебой спорят: кто из них дороже и чей ярлык с раскрученным брендом круче. По крайней мере, фантазия об этом заставляла Бена улыбнуться в холодный дождливый день. Но сейчас он об этом даже не задумался, бесцеремонно отодвинув их в сторону, т.к. его интересовало только то, что было за ними.
Он шагнул туда, присел на корточки и достал, стоявший в самой глубине шкафа, небольшой чемодан, словно вытаскивая на свет божий из тёмного уголка своего нутра подлинного себя. Он был абсолютно гол и, открыв чемодан, чувствовал себя, рождающимся заново, будто бы природа дала ему второй шанс обрести себя настоящего, исправив её ошибку, примирить его внутренние ощущения с реальностью.

Пальцы скользили по тёмно-зелённому шёлку строгого вечернего платья; парик из настоящих волос цвета каштана с медным отблеском (он ухаживал за ним так же, как если бы это были его собственные волосы, конечно с париками из синтетических волокон возни меньше, но как бы они натурально ни выглядели, нет чувства подлинности); элегантные туфли на невысоком каблуке, белье и чулки с поясом завершали преображение тела, погружая в полное ощущение того, что Бен не одел что-то на себя, а напротив сбросил лишнее, открыв свою душу и сердце.
Однако оставалось ещё лицо!
Не его лицо: мужские широкие скулы, мужской подбородок с ямочкой, мужская нижняя челюсть, мужские надбровные дуги, выдающиеся над переносицей – нет, это было совсем чужое лицо.
Единственная не задействованная пока вещь, которая осталось в его “потайном” чемоданчике, – до отказа забитая косметичка. Тональный крем, пудра, немного румян, тени для век, карандаш для глаз, карандаш для губ, туш для ресниц, помада – всё это набор художника. Игра со светом и тенью позволяет убрать лишнее и подчеркнуть истинное, позволяя увидеть другое лицо…
Определённо его лицо: изящный прямой носик, трогательный круглый подбородок, высокие скулы, пухлые щёчки персиком, тонкая линия челюсти и шеи, распахнутые благодаря длинным ресницам глаза и безумно, безумно притягательные губы – это было его лицо.
Это было Её лицо! И тело… это было определённо уже Её тело!

На одном выдохе в пустой комнате, доселе наполненной тишиной, прозвучало: “Анна”. Сначала шёпотом, потом в пол голоса, потом в полный голос. Ей нравилось произносить своё имя, оно как дыхание. Анна любила смотреть на себя в зеркале в такие вечера, т.к. именно сейчас она чувствовала себя свободной, хоть и не надолго. Пока ей хватало этих кратких часов свободы, ведь освободиться навсегда она пока не могла. Для того чтобы “освободиться”, т.е. преобразиться навсегда нужно много денег, не меньше времени и очень много терпения…
Справки от психиатра о том, что она действительно – “она”, что рождение женской души в мужском теле это не оправданная жестокость со стороны “матушки природы” и у неё есть законное право это изменить (не менее 2х лет наблюдения у психотерапевта); затем долгий подготовительный курс гормонов, который длится около двух лет и более; а ещё операции, которые нельзя сделать все сразу за один день, потребуются месяцы – и на всё это нужны деньги, время и терпение…
Терпение для собирания справок, терпение для прохождения длительного курса гормонотерапии, терпение для боли, для чудовищной боли после операций и терпение для “косых” взглядов.
А пока, у Анны не было достаточно времени и денег на всё это, но зато у неё было предостаточно терпения довольствоваться вот такими вечерами, а дни просто пережидать. Но она знала, что это не надолго. Пока она молода (ей всего 23), у неё есть возможность довольствоваться малым, но скоро её внутренний мир, конфликтуя с внешними обстоятельствами, начнёт погружаться во тьму депрессии и безнадёги, и рано или поздно Анну в теле “Бена” найдут в ванной с перерезанными венами.
Анна сидела перед зеркалом смотрела на настоящую себя и думала о том, что скоро ей придётся начать свой путь к “перерождению”, не на вечер, навсегда и первое что от неё потребуется это смелость. Даже деньги и время не так важны как смелость. Смелость решиться встать на этот путь. Смелость быть собой. Смелость стать собой. Ведь у неё почти не было выбора, точнее альтернативы её пугали…

***
В 10:00 утра Бен придёт на работу, он будет делать то, что и всегда, он будет таким, для окружающих, как и всегда. Это будет продолжаться каждый день до тех пор пока не найдут бездыханное и уже окончательно чужое для него тело или пока у Анны не будет достаточно смелости что бы стать собой.

@темы: рассказы, анамнезы и потерны

---

Непримиримые противоречия.

«В действительности, любое “я”,
даже самое наивное, – это не единство,
а многосложный мир,
это маленькое звёздное небо,
хаос форм, ступеней и состояний,
наследственности и возможностей.
<…> Тело каждого человека цельно,
душа – нет».
(Г. Гессе)

Постель всё ещё дышала теплом их тел. От мятых простыней словно исходили какие-то волны, на которые был настроен разум Норда. В его тонких пальцах тлела сигарета, жадно затягиваясь, он выдыхал полупрозрачное белёсое облако, через которое видел призраки тел слившихся в единую живую массу, источавшую в окружающую среду в месте с жаром адреналин, серотонин и половые гормоны. Всего полчаса назад он был там на этих простынях и чувствовал этот жар, и вдыхал этот сумасшедший коктейль: из солоноватого запаха их тел, адреналина, который заставлял его выделывать невероятные штуки, сравнимые разве что с первым парашютным прыжком, серотонина, приводящего к короткому замыканию в мозгу – коктейль под названием SEX!!! А сейчас Норд просто пересматривал эти моменты в своём воображении и вдыхал никотиновые смолы, он не знал, как, но это подхлёстывал его воображение, делая картинки из памяти ярче. Когда дым рассевался – призраки недавнего прошлого исчезали, но он всё ровно чувствовал этот запах, чувствовал на кончиках пальцев прикосновения к коже партнёра, а на кончике языка вкус губ Сэма. Норд давно заметил, что ему не просто нравиться всё выше перечисленное, он без этого не может, как наркоман, это чисто физиологическая зависимость. Сэм иногда говорил, что после таких встреч выжат как лимон, что Норд его изматывает, тот лишь отвечал, что просто отдаёт все силы, будь-то это в последний раз. Отдавать и брать, загоняя себя и партнёра до изнеможения, до потери пульса, гнать на скорости 200 ударов в минуту по взлётной полосе и взмыть вместе с хриплым, еле слышным, повторённым в унисон, стоном так высоко, куда ни каждый космонавт доберётся. Оставляя на плечах синяки от пальцев, на шее и ключицы лиловые поцелуи – как клеймо: «Мой! Без остатка! Здесь и сейчас!», а всё, что выходит за пределы комнаты, за пределы двух часов три раза в неделю – не существует!

Норд стоял у окна в одних застегнутых только на ширинку джинсах снова и снова наблюдая, через сигаретный дым за сценами прошлого, получасовой давности, за сплетенными телами: его и Сэма, а губы сами собой растягивались в какую-то наркоманскую улыбку после введения концентрированного кайфа. По спине бежали мурашки от холодного стекла, а он думал: «Что произошло? Когда это случилась? Когда он стал таким зависимым от этих “встреч без обязательств”? И что теперь это для него значит?».
Возможно, всё началось, когда они познакомились? Каждая история обычно начинается со знакомства, но нет, это началось ещё раньше, до того как Норд узнал, что есть на свете такой человек как Сэм и до того как Норд стал “Нордом”.
***
Вначале было слово и это слово – «счастье»! А точнее слова. Слова о счастье и проблемах, одного из менеджеров компании, в которой работал Норд, на совместном ленче в корпоративном кафе. Он (этот пиджачно-офисный, пропахший от ниточек своего костюма до самых клеточек тела кофе и сигаретами и под завязку забитый антидепрессантами, человек) говорил о проблемах в семье: о том, что жена его подозревает в измене и упрекает в том, что работа отнимает всё его время, хотя только отсутствие времени и удерживает его от измены; дети трепят нервы и вытягивают все деньги, он знает, что должен их любить, но ему всё труднее заставить себя верить в это, он всё чаще задумывается о том, что этот брак ошибка. Менеджер говорил также о счастье, о счастливой семье Норда и как он ему завидует: у него нет никаких проблем ни в семье, ни в работе. И этот несчастный, измученный жизнью, обычной жизнью, жизнью, которую мы все проживаем, втаптывая каждый год нашего существования в столь же несчастную матушку Землю, был прав. В офисе сотрудники считают Норда героем, т.к. он всегда спасает положение, вытаскивает команду из самых тупиковых ситуаций, а директора компании прочат его в партнёры. Его жена прекрасна и не по возрасту мудра, как греческая богиня, оказавшая этому миру услугу, сойдя на землю и осветив наш серый и скучный мир светлейшим ликом своим. А сын – маленький принц, мыслитель и будущий великий человек, чьи будущая слава, доблесть, храбрость, мудрость, но также и великодушие, и нежность, и ранимость написаны у него в глазах.
Он боготворил свою жену, он до бесконечности обожал сына. Но себя считал всего лишь человеком, полным противоречий даже в абсолютно непоколебимых чувствах к жене и сыну. Норд безгранично любил жену, но не мог её обнять, не мог поцеловать равносильно своей любви к ней – выраженное в физических величинах его чувство могло причинять равноценную физическую боль, ломать кости, разрывать внутренние органы, могло убить её. И он обнимал её столь нежно, что та таила в его объятьях, превращаясь в маленькую девочку, которую он был готов защищать от чего угодно, ценой собственной жизни, даже от самого себя. Это сочетание божественности, могущества, совершенства и силы той сущности, что таилось в ней и хрупкости тела фарфоровой куколки – убивало Норда. Вовлекая его в поцелуй, давая почувствовать через себя пульс вселенной, шёпот звезд, шелест солнечных ветров, она делилась своей божественной энергией, возводя на трон Олимпа в месте с собой. И эта космическая энергия оседала в нём материей страстей человеческих.

По пятницам его друзья по работе звали Норда с собой в паб, но не только из-за дружбы, а скорее из-за корыстных побуждений: девушки слетались на него как на мёд (даже Норд не мог объяснить этого феномена, он был симпатичным парнем, но и друзья его были те ещё франты), но, увидев на безымянном пальце кольцо, чувствовали себя как-то неловко и переключались на холостых друзей. Но были и такие, которых не волновала такая мелочь и они буквально вешались ему на шею. Смотря на них Норд, видел разбитые фарфоровые чашки из сервиза, он думал «сколько из них он сломает, прежде чем это ему поможет избавиться от земных желаний и страстей». На самом деле он не воспринимал их всерьёз, девушки тратили всё своё обаяние, использовали все женские приёмчики обольщения и флирта, но каждый раз обламывались.
Как-то раз, подойдя за кувшином пива к барной стойке, к нему подсел какой-то парень, пахнувший фруктовым ликёром и бодрящим капучино. И не успел Норд подумать, что «этот парень вполне соответствует своему запаху», хотя он не знал, почему ему так подумалось, тот заговорил с ним.
– Эй, пиджак, что пьёшь? – это было так нахально, что Норд несколько растерялся.
– Пиво, – единственное, что он смог ответить после долгой паузы и то только после того как бармен поставил передним заказанный ранее кувшин.
– Ого! Оригинально. – Одобрил тот с явной издёвкой и добавил, – Парень, а тебе не кажется что у тебя проблемы с алкоголем? – намекая на размер кувшина.
– Я не собираюсь пить это один, а пью с друзьями, – показывая на столик с друзьями и присоединившимися к ним девушками, которые были только на половину доведены до «нужной» кондиции.
Парень ухмылялся, Норд не понял шутки, но когда она до него всё-таки дошла, потупил глаза, мысленно ругая себя: «Да уж, моя любимая педаль – тормоз! Идиот!» – почему ему было важно, что подумает о нем этот незнакомец, он не знал. А ещё он подумал, когда нёс, уже ненавидимый им, кувшин с пивом к столику, что тот парень выглядит довольно подтянуто и спортивно: «Он точно выдержит. Не сломается...», и тут же осёкся: «Вот чёрт! О чём я думаю? Наверное, мне уже хватит на сегодня», поставив кувшин на столик, сказал что, наверное, поедет домой, и, не слушая возражения компании, вышел... Нет, не так... Выбежал на улицу!
Свежий ночной воздух несколько остуди его «кипящие» мозги. Но не надолго, т.к. услышав за спиной: «А говорил, что будишь пить с друзьями», он обернулся, и первое что он увидел: губы и глаза наглые и ухмыляющиеся. Ворот рубашки постепенно сжимал его горло. Ему хотелось стереть его ухмылку, хотелось не думать о степени прочности этого парня, хотелось не чувствовать своего тела: его приземлённости, его человечности, хотелось что бы кто-нибудь помог снять «груз», привязывающий к земле.
– Что тебе надо от меня?! – попытался разозлиться Норд.
– Ничего, – сказал тот как-то обиженно. – Хочешь выпить? – предложил он, чуть помолчав.
– Да. – Не веря тому, что он это говорит, согласился Норд и продолжил, также внутренне удивляясь самому себе. – Только не здесь. – Голос звучал так, спокойно не выдавая его волнения и удивления, как будто это не он говорил.
– Тогда может у меня?
– Хорошо.

***
Они ввалились в квартиру парня, кружась в поцелуе, сваливая по дороге всё, на что натыкались, не видя, ни друг друга, ни окружающую реальность, на ощупь, инстинктивно добрались до спальни. Норд упал на кровать, вернее его туда толкнули, и он даже не подумал сопротивляться, он вообще ничего не думал, он не помнил, как это началось, когда их разговор перешёл в столь «тесное общение». Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Двоякое было ощущение: с одной стороны он не чувствовал к этому парню ничего ни тепла, ни симпатии – он не знал его, а с дугой – его переполняли эмоции, не душевные – нет, эмоции тела: страсть, желание – подогреваемые половыми гормонами.
Они были всё ещё слиты во вдохновенном поцелуи, когда руки медленно расстегнули все пуговицы и стали снимать с Норда рубашку.
– Что ты делаешь?! – резко отстроившись от парня, сказал Норд.
– То есть как что? – С той же ухмылкой ответил парень, – Так мы что не будем? … Ну ты знаешь… – ухмылка превратилась в похабную усмешку. Тут у Норда стала, потихоньку, прояснятся голова, жар и туман стали рассеваться, как будто в сауне открыли дверь на улицу и зимняя прохлада начала красть раскаленный воздух.
– Вот блин! – прошептал он, взявшись за переносицу большим, указательным и средним пальцем, и зажмурился.
– Если ты не хочешь…
– Нет,… я не знаю… – поторопился прервать он парня, но не знал, как продолжить, будто забыл все слова на свете.
– Ты сам не знаешь, чего хочешь? А кто может это ещё знать кроме тебя? Ты что же своей жизни не хозяин? – это больше походило на тираду, риторические вопросы, кажется, парень обиделся.
– Я не знаю,… я никогда, у меня никогда не было,… ну ты понимаешь…. – начал было оправдываться он, – Вот чёрт, не знаю, что на меня нашло. Извини мне, наверное, надо, уйти… – Норд попытался, было встать, но ладонь молодого человека удержала его от этого шага.
– У тебя никогда не было? … То есть с парнем? … Никогда не было? – попытался деликатно выяснить тот, он уже не ухмылялся, это было искреннее удивление, – Ого! А я никогда бы не догадался, судя по тому, как ты мне, вполне профессионально, достал до самых гланд. – И опять эта полу улыбка, усмешка. Норд не знал как себя вести, не знал куда смотреть, он не мог смотреть парню в глаза или на его улыбку, это только усиливало и без того проступающий румянец.
– Знаешь если ты, всё ещё, не против, то мы бы могли начать с “азов”, – предложил парень уже без какой либо издёвки или насмешки. Норд ни чего не сказал, лишь едва заметно кивнул. Этого вполне было достаточно.
Они продолжали с того, на чём остановились, а после того как вся одежда оказалась на полу, перешли к тактильным ощущениям. Норду никогда до этого момента не приходило в голову, что осязание для него окажется важнее зрения и слуха, что оно может обостриться настолько, что заменит ему зрение и слух. Но это был только начало. Они двигались постепенно шаг за шагом. Норду казалось, что он всему учится заново, будто учится ходить, как в детстве, столь далеком, что его вряд ли кто помнит.
***
Норд не мог отдышаться, не мог успокоить свой пульс, не мог перестать улыбаться. Внешне он скрывал свою улыбку, но продолжал улыбаться внутреннее, потому как не чувствовал своего тела, не чувствовал своего веса, он лишь чувствовал невесомость, он чувствовал как через него про ходят космические токи, слышал шёпот вселенной, шелест солнечных ветров. А ещё он улыбался тому, что оказался прав: стоит ему избавиться от человеческой приземлённости и он сможет почувствовать всё то, что позволяла ему чувствовать его «богиня» когда он лишь находился рядом с ней.

– Ух, ты! – парень тоже не мог отдышаться, словно марафон пробежал, – а ты быстро учишься... Из “новичков” я официально перевожу тебя в “профессионалы” – Норд только усмехнулся.
– Сам в шоке от своих способностей…– они засмеялись.

После того как Норд оделся и уже собирался уходить он вдруг понял, что не знает, как зовут парня, мысленно он так его и называл: “парень”. А когда поинтересовался, тот сказал, что его имя ему (Норду) на самом деле не важно и это взаимно, они оба получили то, чего ожидали, ни обид, ни сожалений, ни обязательств, ни обещаний позвонить и встретится ещё – в этом вся прелесть. Но, видя, что его недавнему партнёру всё это в новинку и как-то неловко, предложил называть его Сэмом, а он будет звать его Нордом, если они когда-нибудь ещё встретится. И тот согласился. Уже закрывая за Нордом дверь, Сэм обмолвился между делом, что по пятницам он обычно бывает в том пабе, в котором они встретились. Норд не сомневался в том, что этим предложением он не воспользуется. Ему тогда казалось что это ему больше не нужно, что он освободился от земного притяжения и может спокойно в месте со своей обожаемой женой-богиней подняться в космос, стать частью вселенной, как она, и при этом не чувствовать осадок из человеческих страстей. Но всё ровно, еле заметно, кивнул, мол “учтёт на будущее”, так же как не так давно кивнул на предложение Сэма “начать с азов”.

Первое время было всё нормально, и даже отлично! Пришла пятница и он, по привычке согласившись сопровождать своих друзей на “ловлю пташек” – так они это называли, но с ужасом для себя обнаружил, что они идут к тому же пабу что и в прошлую пятницу. Почему с ужасом? Потому что понял, что ему хочется туда зайти, оставить своих друзей с какими-нибудь девушками, а самому улизнуть вместе с Сэмом, который сейчас там сидит, пьёт фруктовый ликёр, или пиво, или джин с тоником, или вермут и разглядывает лица посетителей, высматривая Норда. Он вспомнил, какой вкус у губ Сэма «смешанных» с терпким алкоголем. И от этой мысли по спине пробежал холодок. Норд спросил практически у входа, почему бы им не пойти в другой паб. На что получил молчаливое удивление в вытаращившихся глазах спутников, и был немедленно и бесцеремонно втолкан в увеселительное заведение. Единственное о чём он весь вечер мог думать: «Только бы не наткнуться на Сэма», т.к. не знал, какая у него будет реакция на этого, снёсшего ему на пару часов “крышу”, парня. В тот вечер ему “повезло”, он не встретил Сэма.
Но вот прошла ещё неделя и снова была пятница (сюрприз, сюрприз! – комментарий автора), и снова был вечер и тот паб, на этот раз Норд сам предложил его, хотя друзья порывались пойти в китайский ресторанчик. И на этот раз он думал только об одном: «Хоть бы Он был там!». Всё было как обычно: по бутылочки пива, по рюмки водки, потом стали присаживаться девушки, пора было идти за кувшином пива. Норд вызвался поработать официантом в надежде, что Сэм может быть у барной стойки, а, подойдя туда, он попросил смешать ему пиво и водку 5:3, бармен слега покосился на него, но всё сделал.
– Это что коктейль “Земля-воздух”? – послышался за спиной насмешливый голос.
– Скорее: “Земля-земля”, цель – упасть под стол не одному, и на что-нибудь мягкое. – Норд чувствовал, как закипают в крови гормоны, как адреналин отбивает в висках дробь.
***
Во второй раз было даже лучше, чем в первый, т.к. они не тратили время на прохождение курса: “Однополый sex для начинающих”, ничего друг другу не говорили после, не думали, встретятся ли ещё раз – существовал только этот раз, ни прошлого, ни будущего – маленькая реальность, состоящая из одной комнаты и двух часов...

«Может быть, тогда всё началось, началась моя зависимость?» – подумал Норд, гася окурок, дотлевший до самого фильтра. Сэм, уходя, как всегда оставил ему пару сигарет, и как всегда, прежде чем уйти из гостиничного номера самому, Норд обе их приканчивал. Странно было то, что в другое время и другие дни его не тянуло к сигаретам, а всего за два полтора часа с Сэмом приканчивал пол пачки. На что его партнёр, который выкуривал вторую половину, всегда замечал, что если так продолжится, то они будут первыми, кто заболел РАКом одновременно, причём из-за sex-а.
Зажигая второе “орудие убийства лошади” Норд вспомнил, сколько пятниц они провели так прежде чем он сам предложил встречаться не только по пятницам слегка подшофе, точнее 2-3 раза в неделю и на трезвую голову. «Кажется, это было на четвертый раз. Да, точно» – Норд помнил количество встреч, но не помнил, что изменилось в его жизни столь радикально, что он сам это предложил, по сути – постоянные отношения, когда у него уже были “постоянные отношения”. Были до бесконечности и беспредельно любимые жена и сын, жившие где-то на Олимпе, откуда и он сам родом. А Сэм и всё что с ним связанно – такое земное, такое человеческое, то, что он призирал в себе. Точнее не призирал, а старался это преодолеть: «Нужно быть ближе к совершенству» – повторял он себе, что включало в себя духовное совершенствование и отречение от той части себя, которая связывает человека с животным миром. И он продолжал также бесконечно и беспредельно любить жену и сына, и продолжал быть античным героем для своих коллег и друзей, но и так же время от времени “спускаться на землю” и встречаться с Сэмом, убеждая себя, что именно так он избавится от всех человеческих страстей – испытав их. Не забыв при этом дать себе установку что, конечно же, прекратит всё, как только почувствует, что это помогло.
«Чёрт! Все наркоманы говорят, что могут бросить в любой момент!» – подумал Норд, вспоминая, как он, после четвёртой пятницы, сухим голосом предложил то, что привело его к этому моменту.
Эти “рандеву” 3 раз в неделю посреди дня в место спорт зала, куда он раньше обычно ходил (менеджерам его уровня компания позволяла тратить 1,5-2 часа рабочего времени в день на спорт зал) стали для него отдельной реальностью, отдельной жизнью. Он не знал, что это была за жизнь, но он точно знал, что она была наполнена: бешеным пульсом, движением, болью в мышцах, которую не может обеспечить не один из тренажёров, удовольствием от sex-а, удовольствием от сигареты после sex-а, нервным волнением от ожидания встречи пока он ехал в метро (и как сопутствующее: открытие для себя, человека передвигающегося преимущественно на шикарной машине, МЕТРО), приятно ноющими синяками от пальцев и губ, неприятной болью, когда кто-то отдавит ногу в метро (и соответственно ... (см. предыдущие скобки – комментарий автора)) и т. д. и т.п.

Норд больше не считал встречи, он не думал о них, не думал о Сэме, когда был с женой и сыном, когда был с друзьями и коллегами, но они были ему необходимы как инсулин для диабетика или как доза для наркомана. Когда он поймал себя на похожей мысли, то решил что уже пора кончать с этим. Прошла ещё пара недель, прежде чем он решился сказать об этом Сэму.
Это произошло сегодня на работе, когда он смотрел на фото жены и сына и мысленно улетал под небеса туда в космос к нирване, самой желанной цели всех буддистов, без каких-либо медитаций. И тут его вернуло на грешную Землю sms от Сэма, вернуло на Землю и смешало с ней и её грехами, превратив в обычного человека с естественными потребностями. И подумав о том, где окажется через полчаса, и что он там будет делать, тут же осёкся: «Неужели я настолько расколот?!!» – это и стало последней каплей.
Всю дорогу до гостиничного номера он думал, что скажет ему, как он это скажет, как он это объяснит. Норд знал, что его партнёр не будет спрашивать “почему”, не обидится, не заплачет, не будет умолять Норда не бросать его, он просто пожмёт плечами и скажет: «Ну ладно» – это же Сэм. Он ещё продолжает твердить, что их отношения и встречи не носят обязательный характер, только не понятно: действительно ли он так думает или просто пытается убедить в этом себя и Норда. К тому же Норд ещё с первой их встречи понял: этот парень хочет “вылечиться” от боли, которую ему кто-то причинил, и начать жить заново, чтобы не утонуть в пустоте, которую этот кто-то оставил после себя. Норд не расспрашивал его об этом, иначе бы их отношения вышли за установленные рамки и причинили боль обоим.

А действительно, какая у него была причина всё прекратить? Только та, что он не достиг той цели, которую поставил себе в начале. Он увяз в этом! Он раскололся на две отдельно живущие половинки, хотя смысл был в том, чтобы сделать его цельной личностью без скребущихся в уголке сознания сомнений и тревог. Однако его двойственная жизнь не довлела над ним. Крепко обнимая или целуя свою жену, он уже не боялся сломать ей хребет. Эта расколотасть никак не мешала ему, несмотря на то, что первостепенная цель не была достигнута.
«Так какая же причина расставаться с этой жизнью?» – вопрошал внутренний голос, добавляя: «И с этим шикарным парнем?», при этом голос у этого “внутреннего голоса” звучал как-то пошло. Норду было до жути страшно, когда он понимал, что ему, оказывается, нужен кто-то ещё, помимо жены и сына. Как это возможно?! Они же вся его жизнь, всё ради чего он живёт, вся его вселенная!
«Да, это так, но только ты не забывай, что теперь у тебя две жизни» – продолжал с ним спорить внутренний голос: «Вторая может ни такая шикарная, ни такая волшебная, это не сказка о роге изобилия, она не идеальна – это земная человеческая жизнь, где есть место и боли, и удовольствию, и решительности, и сомнениям, и стратьям, и желанию, и лёгкой влюблённости, и непристойным мыслям, и возвышенности, и злобе, и милосердию. Всё это перемешено и взболтано так, что все люди идут по жизни спотыкаясь, падая, набивая шишки, кто-то учится на этом, но большинство нет. Почему? Да кто их знает? Но какой бы она не была, нет такого повода, чтоб с ней расстаться. Ты знаешь, чем плох Олимп (эта твоя совершенная жизнь древнегреческого героя с большой буквы “Г”), на котором ты живёшь и куда ты возвращаешься каждый раз после “кувырканий” с Сэмом? Он – идеален! Даже слишком, не выносимо, безупречен и полон беспредельного счастья, для такого парадокса вселенной как homo sapiens. Ты – человек, так будь им хотя бы пару часов три раза в неделю!».
***
«Чёртов внутренний голос! И откуда он только взялся?!» – бубнил себе под нос Норд, поднимаясь на лифте. «Нет, если уж решил так и сделаю. Скажу Сэму сегодня. Вот прям сейчас. С порога. Можно было бы и по телефону, но это как-то не очень прилично и жестоко», и уже подходя к номеру: «Но ведь можно напоследок как следует оттянуться, как итог всему?… А?». У кого он спрашивал разрешения? У внутреннего голоса? У самого себя, у той части себя, которая была человеком? Мысли путались, а сердце набирало темп, качая постепенно наполняющуюся адреналином и гормонами кровь.

После того как “высшая точка” была пройдена, Сэм без сил упал на партнёра, сдавив его грудную клетку своим весом. Обычно Норд его спихивал с себя на другую половину кровати, не то чтобы Сэм был тяжёлым, просто ему казалась, что это лежание в обнимку только сократит между ними эмоциональную дистанцию, установленную ранее. Но сегодня Норд позволил ему отдохнуть на своей груди. Он глубоко дышал, укачивая Сэма. Он приобнял его одной рукой, а другой перебирал волосы на затылке, пропуская их сквозь пальцы. Это была та малость, которую он мог себе позволить подарить Сэму, ведь это было в последний раз.
«Неужели в последний?..» – спросил внутренний голос. Норду не хотелось отвечать, он перебирал мягкие волосы, водил кончиками пальцев по спине и ощущал горячие и спокойное дыхание парня, который дремал на его груди, которого он знал очень хорошо и не знал ничего о нём, даже настоящее имя. Ответ на этот простой вопрос мог привязать его к Сэму, а затем бы пошли другие вопросы и ответы, и вот Сэм уже – якорь, который держит его на земле и в этой жизни, ну или, по крайней мере, часть его. А этого в полнее хватит, что бы всё бытие он провёл распятым между двумя полюсами своей личности. Но не это его пугало. Сохранит ли он равновесие на трапеции, протянутой между небом и землёй, именуемой судьбою? Сохранит ли туже бесконечную и беспредельную любовь к “богине” жене и его “маленькому принцу” сыночку? … И почему всё должно быть так сложно??
«Ну, вот теперь и я знаю, что значит – проблемы!» – усмехнулся Норд, вспоминая коллегу, который завидовал его идеальному миру. Но в отличие от того бедолаги он себя не жалел. Проблемы. Разве не это разнообразит жизнь? Предостерегает её от стерильности, делает её более опасной и от того более захватывающей? И страх начал постепенно отступать.
Норд разбудил Сэма, поцеловав в лоб, и шепнул:
– Пора.

***
Догорела вторая сигарета, и Норд оделся, убрался в комнате, закрыл за собой дверь, и, отдавая ключи портье, попросил забронировать этот номер на следующую неделю на это же время – всё как обычно.
Солнце грело его кожу так же, как недавно тело Сэма, он ничего ни сказал парню. Да, и ему понравилось лежать с ним в обнимку. «Надо будет, как-нибудь повторить, – Норд улыбнулся этой мысли и подмигнул проходящей девушке, у него было отличное настроение, – но не каждый раз, а то привыкнет».
Норд понял что, скорее всего, рано или поздно он начнёт привязываться к Сэму, а тот уже к нему привязался, хотя и молчал, – выдали глаза, когда партнёр разбудил его поцелуем. Но это привязанность не на йоту не уменьшит его любви к семье. Он знал, что они с женой созданы были друг для друга и для жизни “под небесами” и после окончания пути, их души станут двойной звёздной системой, и они навечно останутся в месте. А их сияние будет освещать счастьем и любовью судьбу их сына, и всех кто будет после него, всех его потомков. Он знал это так же четко, как и то, что глаза его любовника (а не “партнера”, нет, Сэм теперь чуть больше, чем просто “партнёр”) обычно голубые, а спросонок они небесно-синие. И это ему жутко нравилось.

@темы: рассказы

---

«Маршрут номер семь»

Инициатор смерти — человек,
который совершает попытку самоубийства,
так как считает, что процесс умирания уже начался
и что он просто ускоряет свою смерть

Искатель смерти — человек, имеющий
твердое намерение покончить с собой
в момент совершения попытки самоубийства.

Отрицатель смерти — человек,
который совершает попытку самоубийства,
не признавая смерть как конец своего существования.

Игрок со смертью — человек,
испытывающий двойственные чувства
по отношению к возможности собственной смерти
даже в момент совершения попытки самоубийства.

(Ronald J. Comer «Патопсихология поведения»
4-е международное издание)


Шёл жирный, холодный и косой дождь, несмотря на то, что каждый уважающий себя бюргер, прослушав прогноз погоды на сегодняшний день и услышав: «Вероятность осадков 40%», взял зонт, дабы оградить свой не дешёвый деловой костюм от капризов пагоды, всё-таки не избежал мокрых брызг на ткани. И скажи вы ему: «Но ведь это вода высохнет и нечего не останется», он непременно ответит вам: «Это не приемлемо!».
Макс всегда ненавидел этих серых снобов и всегда боялся, что когда-нибудь станет одним из них. Но то, что он узнал несколько дней назад, в такой же промозглый дождливый день, навсегда изменило его жизнь. Теперь он знал, что ему не грозит стать таким же членом общества – серым, как асфальт, – частью толпы. Он просто не доживёт, но останется собой, хотя это не слишком радовало.
«Положительный результат! Меня, аж, распирает от смеха! Как они всё исковеркали своими терминами, пахнущими до рвотного рефлекса лекарствами и стерильностью терминами. “Положительный результат” – термин, означающий смертный приговор! Как такое возможно?! Весь мир после таких слов переворачивается и кажется не правильным. Чувствуешь себя как кусочек пазла, который вставили не в тот пейзаж – либо всё вокруг не правильно, либо ты не правильный.
Почему я так долго ждал? Всё же стало ясно самого начала. Чёго я ждал, эти дни, каждый из которых тянулся целую вечность? Что всё изменится? Что всё это сон и что я скоро проснусь, и всё станет как прежде? Но ничего не изменилось: с каждым днём я чувствую, что всё внутри уже мертво! Некуда стремиться, всё закончилось. Зачем претворяться, что живешь, когда это не так? Ты уже мёртв, от тебя осталась гниющая оболочка, которой придётся пробыть над землёй ещё какое-то время, а ты всё будешь ощущать – всё зловоние живого мертвеца. Просто безголовая курица, которая ещё бегает. Вот что самое поганое! Проще всего покончить со всем сейчас пока не утонул в болоте из чужой жалости к тебе липкой и противной как патока.
А этот чёртов дождь, всё ещё, льёт. Единственное что хорошо мне не надо прятаться от него как этим жабам с зонтами! Ну, когда же придет, этот чёртов, трамвай?! А-а вот и он…»
Максу нужно было проехать до остановки «Аптека» на «Абигейл штрассе», и пока он заходил в трамвай, шёл по полу пустому салону до площадки в конце вагона, не переставал думать о том, что бы тот поддельный рецепт на снотворное, который ему сделал знакомый, не вызвал подозрений и всё прошло гладко.
***
Эльза мёрзла под октябрьским дождём в тонких цвета фуксии колготках, чёрной пушистой юбки, летнем чёрном топике и лёгкой накидке тоже чёрной. Со своими крашенными в смоль хвостиками она была похожа на ворону, точнее на воронёнка. Но у неё уже был опыт, как она считала, вот только ей часто не везло.
Вечно сующие нос не в своё дело вездесущие «самаритяне» вытаскивали её из такого уютного покоя: то из реки вытащат, то из машины с включённым двигателем в запертом гараже, то из ванны, когда она уже почти лишилась сознания от потери крови. Она ведь в тот раз даже дверь не забыла закрыть, и даже подпёрла ручку стулом, так нет, всё ровно вломились и вытащили! А реабилитационная клиника? Место, где можно умереть либо от скуки, либо от старости. Эльзу такое никак не устраивало. И потом, всё труднее было играть «выздоравливающего пациента» перед идиотами в белых халатах.
Но сегодня ей точно никто не помешает: она всё просчитала и нашла человека, который ей поможет. Осталось только доехать до него.
«Ну, где этот чёртов трамвай?! Льёт как из ведра, а я не взяла зонт, как назло! Терпи, Эли, совсем не много осталось. … Так как он сказал, мне надо доехать до … До какой остановки? «Ландау штрассе»? Это где аптека? Нет. Аптека на следующей, а «Ландау штрассе» через одну. Да, точно всё вспомнила, а дом номер 15. Умница, Эльза, у тебя всегда была хорошая память! Спасибо! … Ой. Интересно разговаривать сама с собой, даже если не вслух – это сумасшествие? Надо было спросить у доктора, пока я была в клинике. Да какая, в сущности, разница? Всё закончится сегодня и мне буде уже плевать, хотя мне и сейчас плевать. Самое важное – это что бы мне на этот раз никто не помешал, никто не вытащил когда я уже на пороге. Это так мучительно когда тебя выдёргивают оттуда и заставляют, своими электродами, адреналином и искусственным дыхание, снова жить, а ты не хочешь, говоришь им, и тебя записывают в ненормальные. Это так обидно, когда они не понимают что тебе лучше там, чем здесь».
Подошёл трамвай, и Эльза зашла, стуча от холода зубами. Вагон был пуст наполовину, было много удобных мест с печкой под сиденьем, она так устала стоять под дожём, ей так хотелось оказаться в тепле и уюте, в принципе за этим она и ехала. Эльза спросила у соседа, когда будет «Ландау штрассе», поставила таймер на сотовом на 12 минут, чтобы не пропустить остановку, закрыла глаза и провалилась в сон.

***
Фредерик так часто любовался дождём из окна своей комнаты, он считал его красивым и потрясающим. Самое обидное, что ему не разрешали гулять под дождём без кутки резиновых сапог и зонта. Тётя Хельга так носилась с ним, опекала, а дядя Герхард был строгим и любил дисциплину. Они оба говорили, что родители Фредерика избаловали его, поскольку были хиппи. На что Фред всегда обижался, так как его родители были не «хиппи», а буддисты. И в свои десять лет он понимал разницу, а дядя и тётя нет. А ещё тётя Хельга искренне не понимала, почему Фредерик не грустил на похоронах мамы с папой, и после не видела никакой реакции. Она не понимала, почему малыш, любит дождь, ведь именно он виноват в смерти его родителей. Если бы в тот вечер не лило, как из ведра, то старенький «жук» не занесло бы на мосту "Grauen Wolfes" и они бы не свалились в реку. После такого предположения Фредерику было обидно уже не за своих родителей, а за тётушку Хельгу. Обвинять дождь разве это неглупо? Особенно для такой взрослой и умной женщины как его тётя. А по поводу скорби по маме и папе он пытался ей объяснить, что родители сказали ему: смерть это не конец и все они встретятся в следующей жизни, но она этого тоже не могла понять.
Сам Фредерик всё понимал, но ему всё-таки было грустно – он скучал. Для него было так, будто они уехали в другой город, но не могут вернуться, зато он может приехать к ним, но только когда придёт его время. Но это так долго! Родители погибли два года назад, а он так сильно по ним соскучился, что если бы они и, правда, уехали в другой город, он бы пошёл пешком, если бы потребовалось. А что будет через много, много, много лет?
Выход он нашёл по-детски просто: «А почему бы и, правда, не прийти к ним? Это будет сюрприз! Они так обрадуются!». …

***
Фредерик ехал в трамваи через весь город к мосту "Grauen Wolfes" уже полчаса, он не заметил парня промокшего до нитки бледного, похожего на призрак, который не хотел никого видеть и прошёл на заднюю площадку, облокотившись на поручень у окна, и погрузился в свои мысли.
Лишь краем глаза малыш Фред отметил забавные розовые колготки на дрожащей, как осиновый лист, девушке с белой, как слоновая кость, кожей, уютно уснувшей на кресле позади него. У неё из-под напульсников выбивался, постепенно краснеющий, бинт – скоро нужно менять повязки.
Фредерик любовался дождём и думал, кем бы его родители ни стали в следующей жизни, кем бы он ни стал, они всё ровно друг друга узнают. Они снова будут вместе!

***
Фрау Анна Мюллер, водитель трамвая с десятилетнем стажем, думала о том, как же скучна и предсказуема её жизнь, так же предсказуема как седьмой маршрут её трамвая: вот через 500 метров будет «Абигейл штрассе», потом «Ландау штрассе», а после остановка на мосту "Grauen Wolfes", далее она доедет до конечной, развернётся и поедет назад, и так по кругу каждый день. Надоело!
Анна мечтала о горах, она мечтала о «чёрных», самых опасных и сложных, горнолыжных трассах Альп, где каждая секунда и каждый метр снега это стопроцентный смертельный риск, как «русская рулетка».

@темы: рассказы, анамнезы и потерны

---

«В солнечных очках».

«Утрата и ваше горе по этому поводу –
первейшее доказательство того, что вы
живой человек из плоти и крови.<…>
Что вы делаете, когда вам говорят слово "смерть"?
Если вы такой же, как все, сначала вы испытываете шок.
Потом вы проявляете готовность делать хоть что-нибудь,
но первые несколько дней проходят, как в тумане,
позже вы не можете их вспомнить.<…>
Если вы не впадаете в истерику,
это не значит, что вы бесчувственны.
Если вы плачете, это не значит,
что вы слабее того, у кого глаза сухие»
(Боб Дейтс «Наутро после потери»)

– Вы спрашиваете, с чего всё началось? Честно говоря, хочется рассказать всё самого начала, но это будет довольно длинная история, хоть и красивая, но с печальным концом. – Тогда начните с конца. Ведь именно эти события, насколько я понимаю, привели вас сюда.
– Да, вы правы. Именно тогда моя жизнь перевернулась, она не просто радикально изменила своё русло, она закончилась. Не примите это за метафору, это не ради «красного словца». Всё так и было. Всё началось (а лучше сказать закончилось) после того вечера, когда умер мой друг…
– Вы не могли бы уточнить, что произошло? Если вам не трудно.
– Нет, доктор, всё в порядке. … Видите ли, мой друг совладелец бара, т.е. он был совладельцем бара, он и его лучшие друзья. В тот вечер, как и в другие вечера до этого, закончив работу, пошли через близлежащий парк. Увидев, как толпа крепких ребят избивает пару парней, конечно не задумавшись, бросились на помощь последним. «Крепких ребят» было шестеро, а может семеро, а их четверо. Цепи, биты и один швейцарский нож против голых кулаков и желания защитить. Не стоит объяснять, кто одержал верх в этой схватке, но счёт был такой: те парни, которых избивали, умерли на месте от потери крови, один из приятелей моего друга скончался по дороге в больницу, другой на операционном столе, а ещё один и мой друг впали в кому, но так и не вышли из неё. Дней через пять умер один, а ещё через десять второй – мой друг. Он держался дольше всех, иногда мне кажется, что это не он держался, а я его держал, но нельзя отвратить неизбежное и он умер. Это и есть тот печальный конец, с которым всё закончилось или с которого всё началось.
– Расскажите о тех днях, когда ваш друг лежал в коме, что вы чувствовали? Почему вы думаете, что это вы его держали, а не он сам?
– Вообще-то я не помню, как прошли эти дни. Мне просто рассказали об этом. Для меня всё было по-другому, для меня прошла всего одна ночь. Мне позвонили из больницы, когда я приехал его уже привезли из операционной в бессознательном состоянии и сказали, что через час, два действие от наркоза пройдет, и он очнётся, но он не очнулся. Вместо этого его сердце остановилось, но врачам удалось сразу его запустить: электроды, адреналин – они сработали как надо. Только после этого он впал в кому. Я сидел у его постели всю ночь, просто смотрел и повторял про себя безостановочно, как мантру: «Не умирай. Не умирай. Не умирай. Будь со мной. Будь со мной!…». Врач сказал, что в таком состоянии они могут поддерживать его довольно долго – единственное, что в их силах теперь, и я был благодарен им даже за это, я был готов провести так всю жизнь – сидеть у его постели и держать его за руку – главное, чтобы он не умер. А рано утром его накрыли простынёй и увезли в морг.
Не помню, как я оказался на улице, на ступеньках больницы, я просто там очутился, как будто кто-то щелкнул пальцами, а потом кто-то щёлкнул пальцами ещё раз и госпиталь исчез за моей спиной – я оказался в парке. Я смотрел, как дети играют со своими мамами, и удивлялся, почему они играют под дождём, бегают по лужам и не боятся заболеть, как будто ничего не замечают. И тут понял что, несмотря на то, что я вижу дождь, чувствую, как мокрая насквозь одежда липнет к телу, а крупные капли стекают по лицу сплошным потоком – дождя нет. Это было так странно, но не пугало. Придя, домой я выпал из реальности, как только моя голова коснулась подушки, примерно на день. А когда проснулся, меня ждал странный сюрприз: я лежал на застеленной кровати в чёрном похоронном костюме, как я узнал позже, прошло дней десять. Переодевшись, я вышел на улицу: было лето, был вечер, наполненный апельсиновым светом садящегося солнца, лазурное небо, изумрудная искрящаяся изнутри листва, сухой бежевый асфальт, загорелые счастливые лица людей. Всё это было прекрасно, но во всём этом чувствовалось что-то лишние, и мне захотелось снять солнечные очки, что бы посмотреть на всю эту красоту без добавления капли серого, но не смог – у меня, их не было. И как только я это осознал, всё стало таким очевидным, к каждому цвету окружающей меня реальности добавилось приставка «серо»: серо-голубой, серо-зелёный, серо-жёлтый, ну и так далее – мне словно в глаза вставили куски тонированного стекла, именно так я видел мир. В любую погоду, на улице и в помещении, днём и ночью, знаете, это довольно не удобно, если ты идёшь по улице поздно вечером. Не так просто это объяснить, как-нибудь попробуйте походить в чёрных очках 24 часа, на что бы вы не посмотрели, всё кажется вам сероватым: солнце, окружающая природа, вещи, люди, лица друзей, ваше собственное отражение в зеркале – буквально всё и так каждый день.
– Вас это удручало?
– Нет. То есть я, наверное, привык со временем или просто старался не думать об этом, понимал, что это депрессия и нужно лишь подождать, всё пройдёт. Но это продолжалось и продолжается до сих пор – уже несколько лет.
– Вы чувствовали упадок сил, плохое физическое самочувствие, меланхолию, пониженное настроение, перепады в настроении?
– Нет. Ничего такого. Я понимаю это и есть симптомы депрессии, но у меня ничего подобного не было, только искаженное визуальное восприятие, т.е. я так себе это объяснял, потому что тогда ещё помнил, как всё выглядит на самом деле.
– Вы пытались всё происходящие с вами объяснить логически, но что вы чувствовали, не опираясь на логику?
– Как я и сказал, моя жизнь закончилась со смертью моего друга. Умер не только он, умерло всё для меня, в том числе я сам. Мне кажется именно поэтому я не чувствовал усталости и меланхолии – мёртвые не чувствуют.
– Было ли что-то ещё необычное кроме «искажённого визуального восприятия»?
– Вы ёрничаете?
– Я только использую вашу лексику. Так было?
– В общем да. Серые дни похожие на осенние: низкое бесцветное небо, которое лежит на крышах многоэтажек и не падает только благодаря им, бледные лица людей, тусклые краски, несмотря на разгар лета взрывающегося каждый день всеми возможными оттенками – не самое странное. Более причудливыми оказались ночи.
Я просыпался по ночам и слышал шум дождя. Даже если ночь была ясная: чистое небо, звёзды, луна и ни облачка, но я слышал шум дождя. Я подходил к окну, утыкаясь лбом в стекло, всматривался в темноту, ничего не видел, но всё ровно слышал шум дождя. Я высовывал в открытое окно руку – было тепло, дул лёгкий ветер – был июль, но дождя не было. Я слышал дождь, но его не было. Я мог стоять так час или два проверяя, не ошибся ли. Мой слух говорил мне одно, а все остальные чувства другое. Разумный человек поверил бы, что его подводит слух, но я с большей лёгкостью предпочёл усомниться в остальных четырёх чувствах и даже в здравости рассудка, чем в услышанном. Очень скоро я перестал подходить к окну, просто слушал, как идёт дождь, воображаемый дождь. Наверное, это было безумие и, наверное, я это понимал, но это было какое-то тихое безумие, потому что меня оно не беспокоило. Знаете, док, я и сейчас иногда (хотя и редко) слышу этот дождь, я слушаю его всю ночь, засыпая только под утро. Но тогда я слышал его каждую ночь, немного сходил с ума, но мне казалось это забавным, и не спрашивайте почему.
– Знаете, что я заметил? Вы говорите о том, что вы видите всё буквально как через солнечные очки: сероватым, тусклым, и так уже несколько лет, но вас это не удручает и вы уже давно к этому привыкли. Время от времени вы по ночам слышите шум несуществующего дождя, но вас это не пугает, а когда вы слышали «воображаемый дождь» каждую ночь и чувствовали, как сходите сума, по вашим же словам, – это казалась вам забавным. Вопрос в следующем: зачем вы пришли сюда, если всё перечисленное не доставляет вам беспокойства? Поправьте, если я ошибаюсь, но дело в том, что вы постоянно используете словосочетание «мой друг». Можно сказать «возлюбленный» или «мой партнёр», или «мой парень», вы ни разу не назвали его по имени. Как его зовут?
– Я не могу. Просто не могу произнести его имя! И не заставляйте меня. Вы правы, я мог бы использовать все эти эпитеты, но разве они сейчас правдивы?! Разве не утратили они свой смысл с его смертью?! ... А имя? Мне кажется, что один звук и всё разрушится, всё пропадёт, один звук – и реальность треснет по швам, а я окажусь в бездне полной боли и отчаянья! Его утрата – смертельная боль, которой я ни разу не посмотрел в глаза, у меня на это никогда не хватит смелости, смелости на то что бы стать навечно запертым в агонии!!
Вы спрашиваете, зачем я сюда пришёл, если для меня не проблема тусклые краски и вызывающий лёгкое безумие несуществующий дождь. Я уже свыкся со всем этим, кроме одного: фотографии, наши с ним фотографии, они тоже тусклые – единственное, с чем не смирился, к чему не привык. Каждый раз, пересматривая фотоальбом, чувствую себя подушечкой для иголок – его глаза, улыбка такие же, как всё остальное. Так не должно быть! Пусть весь мир будет тусклым, серым, бесцветным, пусть будет черно-белым как старые фильмы, только чтоб его глаза были такими же, того же цвета, как и при жизни. Пускай на фото, но я хочу видеть в них жизнь!
– Есть только два пути. Первый: вам придётся жить с этим, испытывая хронические боли каждый раз видя его глаза, его тусклее, его мёртвые глаза, на фото. Второй: сделать то, что разрушит для вас этот мир – ваш прежний мир, что ввергнет вас в агонию, которая сожжет вас прежнего. Вам придётся пройти через боль и ад, стать пеплом. Избавиться от этих «солнечных очков» можно только разбив их, и вы знаете, что нужно сделать, для этого. Только два пути, не один из них не является правильным или не правильным, но каждый обещает вам боль в той или иной степени и вариации.
Мне должно посоветовать, что выбрать, но я не могу, на самом деле никто не может. Никому не дано прочувствовать до конца то, что чувствуете вы. А, следовательно, только вы можете выбрать наиболее приемлемый для вас путь, потому что только вы управляете своей жизнью.

@темы: рассказы, анамнезы и потерны

---

Посторонние мысли.

"При шизофрении мыслительные процессы утрачивают
нормальные ассоциативные связи, и больной часто
неспособен сосредоточиться на какой-либо умственной задаче.
<...> ненужные, посторонние мысли препятствуют концентрации внимания,
ведут к расплывчатости мышления и
часто образуют поток сугубо личностного и
эксцентричного мыслительного материала —
источника множества необычных, даже странных мыслей.
<...> Существуют и другие варианты нарушений мышления,
когда вторгаются мысли, препятствующие нормальному ходу
мыслительной активности или
полностью блокирующие его."
(энциклопедия "Кругосвет")


«Чертов яблочный шнапс! Пятьдесят три марки на ветер! Какой он горький и мерзкий! Это гадство запивать горькую таблетку с мышьяком (или что там?) горьким яблочным шнапсом за пятьдесят три марки. Бывает же! Сама виновата, «фрау дура», хотела замаскировать напоследок истинный вкус жизни. А вкус у неё, у этой стервы, именно такой: горький до рвотного рефлекса, до выворачивания всех внутренностей.
Все пытаются замаскировать истинный вкус жизни: одни под соусом из лучших чувств, дружбы, влюблённости, радости, семейных уз, доброжелательности, милосердия и другими «прелестями», других хлебом не корми, дай сдобрить: злостью, насилием, завистью, жестокостью и подобными «специями». И вот изрядно приправив её всем, что попадается под руку, жуют её тоже по-разному: одни очень тщательно, другие глотают на ходу, спешат жить и поэтому быстрее других доходят до «той самой черты», а когда остаётся последняя крошка, то она превращается в похожую горькую мышьячную таблетку. И тогда-то мы понимаем, что такое Жизнь на самом деле, и что после неё нет ничего, лишь пустота, одиночество, отчаянье, “ничто”! Но рассказать об этом бедолагам, которые всё ещё думают: «жизнь прекрасна», мы не можем – закон подлости, читай закон жизни.

Женщина, одна, 44 года от роду, описать свой жизненный путь могу одним словом «нормально» (самое паршивое слово на свете, потому как оно абсолютно ничего не выражает, значит: и жизнь была такой же) – думаю, по всем показателям зажилась на этом свете. А может это кризис среднего возраста? Говорят, что у мужчин приблизительно в этом возрасте наступает такой личностный кризис, а про женщин ни чего не слышала. Может я исключение? А может это отговорка?
В любом случае уже слишком поздно – чувствую тяжесть в ногах...
А ещё я слышала, что у китайцев (или японцев) четыре считается не счастливым числом, т.к. иероглиф с этой цифрой пишется точно также как иероглиф смерти. 44 – двойная смерть! Так получается? Это хороший возраст, что бы умереть – ты ещё не так немощен, выглядишь относительно прилично и молодёжь, тебя, не чурается, как если бы тебе было 55, ты уже всё что мог – узнал, а надеяться что познаешь что-либо ещё не изведанное глупо, т.к. всё – одно.
Во всех законах всех стран мира записано, что человек имеет право на жизнь, т.е. он имеет право распоряжаться ей, как вздумается, но на самоубийц все смотрят косо, пытаются отговорить, заставить не делать «этого», а те лишь хотят реализовать своё законное право – распорядиться своей жизнью как им вздумается. Почему это должно касаться остальных? …
Чувствую, будто всё что ниже последнего ребра закатано в бетон…
Руки плохо слушаются… На них словно кандалы в тонну весом. Всё тело такое тяжёлое, я впервые чувствую свой вес, кажется, кто-то забрался тебе на плечи со свинцовым оковалком в руках. Я слышу как со скрипом ползёт кровь по венам… Или это галлюцинации? Тяжелеют веки. В голову кто-то незаметно налил свинец, и она тянет меня к земле. Зверская усталость сжирает каждую клеточку тела.
Слышу, как всё останавливается, перестает работать, как в цеху завода после долгого рабочего дня, воздух которого буквально спаян с шумом станков и всяких механизмов, спаян с «трудовым запахом» людей приносящих сюда жизнь каждое утро по звонку, а вечером забирающих её с собой до завтра, они забирают так же и время, кладут его в карман, потому что это их собственность. Так что время там не останавливается, оно просто перестаёт существовать. Вот и для меня время перестает существовать заодно с жизнью. Жаль, не могу рассказать правду о ней никому. Но кто захочет знать эту правду? Кто захочет знать какой у неё истинный вкус? Вы бы хотели …..»

- Эй! Ты что спишь? – парень помахал перед лицом девушки.
- Извини. Задумалась.
- Ты хоть слушала, о чём я сейчас говорил?
- Нет. Извини.
- Цветочник сказал, что мы можем сэкономить пару сотен евро, если закажем ни белые, а персиковые розы. Ты как считаешь?
- Не знаю, сам решай.
- Ну да я буду всё организовывать, а ты будишь витать в облаках как 12-летния девочка. Тебе 25 – будь немножко посерьёзней.
- Я стараюсь, извини.
- Прекрати извиняться, лучше скажи: ты ещё помнишь, что у тебя через неделю свадьба?
- Да, конечно! Я даже помню за кого выхожу замуж!
- Ну, надо же! …Так о чём ты сейчас думала?
- Так, ничего особенного. Кофе очень горький.
- Потрясающе! – с издёвкой – Так добавь сахара и молока. … Хм-м, так о чём я сейчас говорил?
- Ты говорил, что хочешь на мне сэкономить… А я люблю горький…

@темы: рассказы, анамнезы и потерны

---

Покой.

Упасть хочу
И слиться с землёй –
Мне нестрашна любая напасть
И нужен лишь вечный покой.

Я в мозг усталый пулю запущу –
Пускай резвится.
Свой шанс уснуть не упущу:
«Эй, официант!
Коктейля и снотворного!
Хочу напиться».

Не нужен ни крест,
Ни камень надгробный.
Пусть холмик земли
С травою зелёной
Мне статус даст:
«Покойный».

27.07.2009

@темы: рифмоплётство (о себе)

---

Он – звучащий…

Он ворочается, ворчит, не охотно, с зевком сдирает последний самый блаженный сон, открывает глаза под звук кофеварки и скворчащей яичницы – в пробуждении.
Он гудящий: у светофоров, нетерпеливый, торопящийся, опаздывающий на работу – утром.
Он звенящий: школьными переменами, вузовскими парами, телефонами однообразных подсвеченных люминесцентном офисов – днём.
Он орущий: матом в пробках в часы пик, и весёлыми голосами детей бегущих после уроков домой.
Он разливается мириадами оттенков и полутонов звучания: телеприёмников квартир, оживших с приходом хозяев, FM-голосами ди-джеев машин стоящих в пробке и охрипших от дня, MP3 плеерами, создающими свой собственный мир для зажатого в вагоне метро студента, и голосами дворовых музыкантов спальных районов – по вечерам.
Он сходящий с ума от рейва дискотек, не спящий от визга тормозов свободных гонщиков, стонущий вместе с распутными полуночниками – ночью.
Он – Мегаполис, вечно шумный и мечтающий о тишине, иногда хмурый, радушный – в праздники, усталый – всегда, бодрый – по требованию момента, старый, но молодящийся, рождающийся заново каждый день с криком будильника, вплетающий каждый звонок, гудок, удар, каждое слово, стон и крик в свой ритм жизни.

@темы: Днивник Полис мэна